ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
КАЗЕЙ МАРАТ ИВАНОВИЧ
В деревне Станьково, что на Дзержинщине, до войны было много Казеев. Два рода с такой фамилией доминировали в селе, и принадлежность к родам определялась уличным прозвищем. Одних звали «Юлиновы», других «Таленовы». А еще было всем известно, что между собой они не мирились. Кто знает, в кои века пробежала между ними черная кошка. Но она пробежала, потому одни Казеи не хотели знаться с другими.
Аня Казей из «Юлиновых» росла на удивление красивой девушкой. И грамотной. Она закончила не только церковноприходскую школу, но и двухклассное городское училище в Койданово, так тогда назывался Дзержинск. И была девушкой на выданье. Ей исполнилось шестнадцать лет, и уже разрешалось ходить на танцы. И вот на танцах, которые организовывались в бывшем имении графа Чапского, она и увидела его. Он был военным моряком, уже почти девять лет служил на линкоре «Парижская коммуна» в далеком Кронштадте, а домой приехал на побывку. Высокий, красивый, в совсем непривычной для Станьково форме, ладно сидевшей на нем. На следующий вечер шестнадцатилетняя Аня подошла к нему через весь зал и вручила букетик полевых цветов. Все ахнули. Вот так на виду, через весь зал. Не принято это. Но она подошла. А еще все ахнули потому, что моряк Иван был тоже Казеем, но из других, из «Таленовых». Да еще и старше ее на тринадцать лет.
Иван вскоре уедет, Аня останется в деревне, но главное решение они все-таки приняли. Решение пожениться. Они поженятся потом, когда он навсегда покинет свой линкор. И снова вся деревня замрет в ожидании: не может быть этой свадьбы, даже священник на паперть не пустит, откажется венчать. Но священник обвенчал, потому что отец Ивана перед самой своей смертью сходил к нему и наказал: если сын попросит, обвенчай его с Анной, кто бы и как бы ни возражал. Правда, венчаться ему пришлось в той же морской форменке: другой одежды дома не дали. В доме своей будущей жены его не пустили на порог, подвенечное платье дочке тоже не готовили. Аня его сшила сама из суровой отбеленной ткани.
Потом пошли детки. Сыновьям революционный матрос Иван Казей давал непривычные для здешних мест имена. Одного Маратом назвали. Второго - Кимом. Ким – значит Коммунистический Интернационал Молодежи. Одна дочка – Леля, другая – Ариадна, третья - Неля.
Иван был мастеровит, любая механика была ему подвластна. Сначала обслуживал локомотив в бывшем имении, потом перешел в МТС, в Дзержинске. А Аня была активисткой. Она моталась по деревням, агитировала за колхозы, создавала молодежные организации, выступала на заставах, поскольку граница с Польшей была рядом. Возвращалась поздно в своей запыленной кожанке, целовала деток, бросалась на шею Ивану. Они были счастливы.
У Ивана тоже появилась кожанка. И не только куртка, но и кожаные галифе, кожаная кепка. Такой одеждой его наградили за ударную работу. В этом кожаном облачении он будет сидеть и на суде: большой, как всегда, молчаливый. На работе, открыв однажды инструментальный ящик, Иван увидел в нем оружие. Но увидел и еще один человек. Механик той же МТС. И побежал куда следует. Потом будут говорить, что это оружие как раз ему и принадлежало. Но на суде он был единственным свидетелем.
И вот сидит Иван на табуретке, одетый в то, чем наградили за хорошую работу, только голова уже седая, а по бокам два красноармейца с винтовками и примкнутыми к ним штыками. Пятилетний Марат, увидев отца, рванется к нему через зал и усядется на колени. И не посмели конвоиры помешать малышу, разрешат отцу хоть некоторое время подержать его на руках и поцеловать льняные волосы. Но не долго, потому что и суд был коротким и закрытым. Дело рассматривала так называемая «тройка». И было это 25 апреля 1935 года. Не прошло и четырех месяцев после убийства Кирова, но маховик репрессий уже раскручивался.
Из суда Ивана уведут под конвоем, он лишь успеет, проходя мимо семьи, выговорить два слова: десять лет. Не помогли и революционные заслуги. В приговоре было сказано, что он вредитель, что специально делал все так, чтобы трактора ломались…
И тогда с Аней что-то произошло. Она распустила волосы, стала размахивать вокруг себя грудной еще Нелей и приглашать всех на свадьбу. Ребенка забрали. Вызвали скорую помощь. Вернется она домой только через две недели и попросит детей напоминать ей, когда следует пить лекарства. Выселили из квартиры, исключили из института. Пришлось вернуться из Дзержинска в Станьково в дом свекрови. Жить Анне не хотелось. Но надо было, ради детей. Собраться с силами и жить. Как говорила ее тетка Зося, с горем нужно переночевать. На много лет растянулась эта ночевка вперемежку с арестами. После второго ареста ее выпустили только в апреле 41-го. Еще дольше ночевать со своим горем придется Ивану, который умрет в Амурлаге в 1942 году. К этому времени его жены уже не будет на белом свете. Кстати, в лагере погиб его старший брат Ефим, были репрессированы другие родственники.
От отца у дочери Ариадны останется справка о реабилитации. О судьбе мамы с тех пор как увезли ее еще в сорок первом на немецкой машине под охраной автоматчиков, ничего не известно. Одни говорят, что повесели ее в Минске вместе с политруком и еще одним партизаном, с которыми она писала и распространяла листовки. Другие утверждают, что сожжена она в Тростенце. А еще говорят, что пытали ее страшно.
Так в самом начале самой страшной войны Марат и Ариадна останутся одни. Ему двенадцать лет, ей – шестнадцать. От того времени сохранилось несколько очень дорогих снимков. На одном из них Марат и Ариадна с тетей. Марат одет в очередную матроску. Очередную потому, что шила ему мама только матроски. На другом – один Марат. Умные глаза его смотрят с фотографии очень спокойно и проницательно, наголо стриженая голова. Снимок сделал немец, который зашел во двор бабушки. А через день принес фотографию. Снимок тот теперь помещен во всех энциклопедиях о войне и книгах о Марате.
Когда брали маму, из карманов Марата вытряхнули четыре револьверных патрона. Но не обратили на это внимания. Или, может, пожалели мальца. А у Марата был припрятан и револьвер, знал он уже окруженцев и помогал им вместе с мамой. Один из них, раненый, жил в их доме по документам отца, который якобы вернулся из заключения. Мама все объяснила, дети все поняли и приняли, хоть и знали, что это не отец, а политрук Иван Дозмарев, руководивший до войны клубом в соседней воинской части. Отступив от западной границы с частью своих бойцов, он налаживал связь с другими окруженцами в окрестностях Станьково, в более известных ему местах, где оставалось много знакомых людей. В их число входила и Анна Казей, мать Марата и Ариадны. Она передала им радиоприемник «Пионер», была их связной и разведчицей одновременно. Вместе с Дозмаревым они и были казнены.
После долгих мытарств Марат осенью 42-го ушел к партизанам, в отряд, в котором уже был его дядя Николай. «Двадцать пятый» отряд. Так он был назван в честь 25-й годовщины Октябрьской революции. Марат не прибился, именно пришел. И в партизанах он не был кем-то наподобие «сына полка», то есть «сына отряда». В тринадцать лет стал полноценным бойцом. Более того, смышленый парнишка был зачислен во взвод конной разведки. В сохранившейся тетради личного состава отряда значится, что принят Марат Казей 1929 года рождения 11 ноября 1942 года. И воевал ровно полтора года, день в день.
Уже после войны бывший командир бригады имени Рокоссовского Николай Юльянович Баранов скажет, что за каждую разведку, за каждый бой Марату следовало бы давать орден. Чего стоил только его поход в гарнизон, расположенный в Мелешевском торфозаводе, обеспечивавшем электростанцию в Минске. Гарнизон был сильно укреплен, взять его в открытом бою было невозможно. И тогда решили уничтожить шефа-комиссара завода и его охрану, когда они будут выезжать в Минск. Узнать бы, когда он поедет. Переодевшись в нищенствующего подростка, Марат сходил в поселок. И все выведал. Засада, организованная на дороге, была успешной. Марат в ней тоже участвовал.
Он мог ввязаться в бой с целой разведгруппой карателей и сдерживать ее до прихода подмоги. Он на коне стремглав прорывался через цепь немцев и полицаев, чтобы привести помощь из другого отряда. Он был отчаянным в своей храбрости и в то же время не по возрасту расчетливым и рассудительным.
Марат ходил в шинели и гимнастерке, которые ему были сшиты отрядным портным. На поясе всегда носил две гранаты. Одну справа, другую слева. Ариадна однажды спросила его: почему бы обе не носить с одной стороны? Он ответил как бы шуткой: чтобы не перепутать – одну немцам, другую себе. Но взгляд при этом был совершенно серьезным.
В тот последний свой день Марат и командир разведки штаба бригады Ларин рано утром на конях приехали в деревню Хоромицкие. Ларину надо было встретиться со связным. Не мешало бы часок и передохнуть. Лошадей привязали за сараем у крестьянина Лиходеевского. Ларин направился к связному, а Марат зашел к своим знакомым Аксенчикам и попросил позволения прилечь, но чтобы ровно через час его разбудили. Он даже не снимал шинель и не разувался. Не более чем через полчаса раздались выстрелы. Деревню охватывала цепь немцев и полицаев. Ларина уже в поле догнала пуля. Марат успел достичь кустов, но там и пришлось принять бой.
Все это происходило практически на глазах у всей деревни. Потому все и известно. Сначала строчил автомат. Потом рванула граната. Немцы и полицаи почти не стреляли, хотя многие падали и уже не поднимались. Хотели, значит, взять живым, ведь видели, что забежал в кусты и стал отбиваться подросток. Потом взорвалась вторая граната. И все затихло. Когда за сараем у Лиходеевского нашли коней Ларина и Казея, один из местных полицаев закричал: «Это же Орлик Марата!». Лиходеевского, его жену, четверых детей и престарелую мать расстреляли немедленно. Остальных жителей стали сгонять в центр деревни. Туда же привезли убитых немцев и полицаев. Их было не меньше десятка. Когда после войны в Минске судили того полицая, что опознал коня Орлика, а потом расстрелял семью Лиходеевского, тот возмущенно выразился по адресу Марата: мол, крикнул, что сдается, подпустил к себе нескольких человек и зачем-то взорвал гранату, убив себя и их.
Марата, Ларина и еще одну партизанку, которую облава застала в деревне, хоронили с почестями. Не немцы, конечно. Карателям пришлось срочно сматываться, потому что со стороны леса появились другие цепи людей с оружием. Это партизаны, остановившиеся лагерем в нескольких километрах от деревни, услышав звуки, поспешили на помощь.
Из приказов по бригаде имени Рокоссовского, изданных в 1944 году, Марату посвящено четыре. Три – с объявлением благодарности за выполнение боевых заданий. Четвертым – за номером 31 – предписывалось считать Марата героически погибшим в неравном бою с немецко-фашистскими захватчиками 11 мая 1944 года в деревне Хоромицкие.
Первый памятник Марату установлен на месте его гибели, на опушке леса. На нем написано: «Здесь 11 мая 1944 года погибли партизаны Марат Казей и Ларин».
Нет, не случайно в то время в деревнях Минщины распевали частушки:
У Баяніч дождж ідзе,
А ў Любані слізка.
Уцякайце, паліцаі, -
Партызаны блізка.
Ариадна пришла в 25-й отряд позже и не всегда была рядом с Маратом, но встречались они довольно часто. А вот из блокады довелось вырываться врозь. Той части отряда, которой не удалось прорваться через кольцо окружения во время первой стремительной атаки, пришлось расположиться на дневку прямо в снегу почти под носом у немцев, без всякой возможности развести костер, обсушиться. Свои ноги, обутые в растоптанные, да еще и промокшие бурки, Ариадна перестала чувствовать уже к полудню. На этих бесчувственных ногах, с которых бурки потом придется спороть, она ходила несколько суток, пока не соединились со своими и бригадой имени Ворошилова. На этих санях, прямо в лесу, начальник медслужбы бригады Иван Максимович Дяченко и ампутировал девушки обе ноги. Прокаленной на огне ручной пилой-ножовкой. Без наркоза. Просто держали за руки и навалились на грудь. Придя в себя, Ариадна кричала и требовала пистолет, но кто-то снова сказал ей: с каждым горем надо переночевать, мол, утро вечера мудренее…
Через несколько месяцев рейдов на санях и подводе ее самолетом переправили на Большую землю. Марат лететь наотрез отказался. А Ариадне предстояло еще пять операций, уже под наркозом, долгое лечение, первая примерка протезов. В Москве, в Иркутске, в Тбилиси. Она снова научится ходить. Притом так ходить, что, возвратившись в родные места, на заседания бюро райкома комсомола из Станьково в Дзержинск будет топать пешком, а это семь километров в одну сторону. А когда станет студенткой, начнет посещать не только танцы, но и занятия по физкультуре. Многим сокурсникам почти целый семестр даже в голову не приходило, что эта девушка – инвалид первой группы. Ведь протезы ее были сделаны в виде аккуратных и модных в то время сапожек, а чтобы они не скрипели, нужные места она смазывала подсолнечным маслом. Но об этом Марат ничего уже не узнает. Она тоже долгое время ничего не знала о нем.
В Беларусь Ариадна приехала весной 45-го. Страшную весть сообщила еще в Минске мамина сестра. В тот же вечер девушка уехала в Станьково.
В 1946 году тело Марата, похороненного там, где он погиб, решили перевезти в Станьково. Привезли в новом гробу. Ариадна настояла на том, чтобы открыли крышку. Ей надо было убедиться во всем самой. В гробу с шевелюрой льняных волос лежал Марат. Сомнений и надежд больше не оставалось. Сестра срезала прядь этих волос.
На это раз уже тысячи людей и артиллерийский салют провожали Марата в последний путь.
Ариадна Ивановна после войны поступила на филологический факультет столичного педагогического института. Еще студенткой создала семью, родила дочку, сына. И 34 года проработала в 28-й минской школе. Она была хорошим педагогом. Об этом говорит Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, которой она отмечена Указом Президиума Верховного Совета СССР в 1968 году.
Но второй жизнью Ариадны Ивановны был и остается Марат. Она многое сделала, чтобы о подвиге ее брата знали все школьники большой тогда Страны Советов. В 28-й школе был открыт музей имени Марата Казея. На первых порах под музей отдала свой кабинет директор школы.
Для увековечения памяти Марата в свое время многое сделал журналист Вячеслав Морозов, работавший собственным корреспондентом «Пионерской правды». Это он рассказал всем школьникам Советского Союза о подвиге Марата. Это по его инициативе все пионеры и школьники СССР собирали средства на памятник юному партизану. Памятник был воздвигнут в Минске в 1959 году, его автором стал лауреат Ленинской премии скульптор Селиханов.
Сорок лет назад Вячеслав Морозов написал и издал книгу о жизни Марата Казея «В разведку шел мальчишка». Большое участие в посмертной судьбе Марата Казея принял и Кирилл Трофимович Мазуров, тогдашний руководитель республики, сам партизан. В 1965 году Марату Казею было присвоено звание Героя. Его золотая Звезда теперь находится в музее Великой Отечественной войны.